Такое забавное и красивое совпадение – утечка о создании Министерства государственной безопасности появилась в «Коммерсанте» именно в послевыборную ночь. Новой жизни после выборов подспудно ждут, наверное, даже те, кто ни во что не верит, а тут сразу, даже не дожидаясь утра, возник такой яркий и понятный образ новой жизни.
МГБ – двойного, спорного толкования этих трех букв не существует, все вполне однозначно и понятно; в массовом сознании больше места занимают НКВД и 1937 год, но послевоенный сталинский Госужас, пожалуй, был еще ужаснее в том смысле, что машина уничтожения народа после войны сделалась более совершенной, более основательной, более системной, и то, что министров Меркулова, Абакумова и Игнатьева помнят гораздо хуже, чем Ягоду, Ежова и Берию, ничего не значит, наоборот – отличие МГБ от НКВД в том и состояло, что на смену маньякам и садистам пришли безликие и безэмоциональные убийцы, чье мастерство было доведено уже до нечеловеческого автоматизма. МГБ – это МГБ, да.
Если источники «Коммерсанта» не ошибаются (а чего им ошибаться – у силовиков действительно уже не первый месяц продолжается большое переформатирование, видное невооруженным глазом – создание Росгвардии, аресты генералов и полковников, кризис в СК), то жизнь действительно можно считать новой. Они придут к нам вместе, рука об руку – новая Госдума с конституционным большинством «Единой России» и новое министерство со зловещим репрессивным именем. Вы хотели перемен – вот вам перемены.
Честно говоря, трудно вообще найти в этом образе будущего место, на котором нормально смотрелся бы хотя бы один оппозиционный депутат. Скорее, наоборот – за Льва Шлосберга, Дмитрия Гудкова или Марию Баронову, вынужденных сидеть в этом зале, было бы мучительно неловко; сторонники перемен через выборы часто повторяли в эти дни присказку «Я хотя бы попробовал», и это очень показательно – не стоит забывать, кем и в каком произведении были произнесены эти слова, и то, что кому-то кажется уместным, говоря о российской политике, цитировать книгу об американском сумасшедшем доме и ее героя-пациента, попытавшегося (но не сумевшего, конечно) сдвинуть с места тяжелый мраморный умывальник, отлично характеризует нынешнее положение дел в России. Попробовать можно, сдвинуть – нельзя. Но, между прочим, можно разрушить – как другой герой в финале той же книги.
Образованию/возвращению МГБ посвящается
Есть разница между пораженчеством и реализмом. Участие в заведомо проигрышной игре по правилам, задаваемым властью – это пораженчество. Реализм начинается с избавления от иллюзий. Главная иллюзия, на поддержание которой на протяжении многих лет зачем-то работали прежде всего оппозиционные лидеры, заключалась в том, что устройство российской политической системы допускает возможность противостояния внутри ее, и что у граждан есть какие-то законные возможности для воздействия на власть вплоть до ее смены. Это был обман, восходящий, очевидно, еще к середине девяностых, ко временам силового продавливания суперпрезидентской конституции и к «тем самым» выборам 1996 года – именно тогда в России сложилась авторитарная реальность, сопровождаемая демократической риторикой, и, видимо, риторика была довольно убедительной, если для ее преодоления обществу потребовалось двадцать лет. Можно высказать даже такую гипотезу, что власть уже в наше время воспользовалась плодами постсоветского школьного образования девяностых, когда до школ дошли изданные уже в постсоветской России учебники и методические пособия – школьники того поколения, именно сейчас пришедшие в политику, явно повторяют все слова, которые они некритически заучивали двадцать лет назад – мы граждане, наша страна, выборы, демократия и прочее. Цену этим ничего не значащим в России словам в очередной раз продемонстрировали эти выборы – может быть, хотя бы сейчас эти слова выйдут из моды, уступив место чему-нибудь новому.
Чему именно? Да вот, наверное, тому, что МГБ и новая Госдума приходят к нам одновременно; что власть и государство в России – одно и то же, и что никакого участия граждан в политической деятельности не предусмотрено. Что точка противостояния власти тех, кто ею недоволен, не может находиться внутри контролируемой властью системы. В государстве МГБ и Росгвардии нет места гражданам, и никаких политических прав никто никому по доброй воле не даст. Преодоление обмана, преодоление иллюзий – это лучшая новость этих выборов. Возможности для очередного «давайте хотя бы попробуем» наконец-то оказались исчерпаны, то есть пришло время избавляться от привычек ждать и надеяться от выборов до выборов – на фасаде новой Госдумы как будто написано огромными огненными буквами, что ничего хорошего от нее ждать не стоит.
Если судить по рекордно низкой явке и по тотальной неудаче оппозиционеров, общество что-то такое на этих выборах как раз и почувствовало. Можно даже сказать, что общество недвусмысленно заявило о своем отделении от государства – так можно истолковать и неучастие, и протестное голосование за традиционную с этой точки зрения ЛДПР, и даже голосование за «Единую Россию» – можно ведь представить, каких размеров фига сложена в кармане среднестатистического избирателя партии начальства. Иными словами, единственный субъект, всерьез заявивший о себе на этих выборах – это собственно народ России, причем едва ли не впервые за все годы (и нулевые, и девяностые) власть оказалась лишена возможности канализировать общественное недовольство в какую-нибудь договороспособную силу, готовую за порцией виски, как это было в 2011 году, завести недовольных на безопасную для власти Болотную.
Выборы 2016 года положили начало новому, непривычному для всех формату противостояния власти и общества, когда герметичная и самоизолированная власть остается наедине с глухим массовым недовольством, способным взорваться в первой же рискованной ситуации. И новые оппозиционные лидеры прячутся сегодня где-то вот в этих глубинах, обозначаемых на центризбиркомовских диаграммах безликими процентами. Их будет разыскивать МГБ, а они все равно появятся. Где угодно, может быть, даже в самом Кремле.