Книги, которые вы читали.

Долго не могла взяться за "Имя розы" Умберто Эко. Наконец, созрела.

Lika @ 30.5.2015
Долго не могла взяться за "Имя розы" Умберто Эко. Наконец, созрела.

Даже я, человек недалекого ума, скажу, что она совсем не сложная. Главное - начать. Возможно, только Грише на ночь её рановато читать, Ивану уже можно )

Red-Blue-W @ 29.5.2015
Хочу взяться за тему Великой Французской революции. Книг уйма. Может кто посоветует с чего начать, в каком порядке? Для начала что-нибудь энциклопедическое, чтобы расставить все события и даты по полочкам, а потом уже аналитику и прочее

Присоединяюсь к вопросу. Только что закончил читать "93й год" Гюго и хочу углубиться в эту тему. Думаю взяться за Карлейля "Французская революция. История" и Манфреда "Три портрета Великой Французской Революции". Еще наметил Кропоткина по теме прочитать.

хотелось бы прочитать что-то схожее "1984" и "10 негритят" Агаты

riverspasaet, Можешь "О дивный новый мир" Олдос Хаксли почитать

2015, май.

Оноре де Бальзак: Отец Горио. Главный герой, Эжен де Растиньяк находится на перепутье: ему хочется проникнуть в высшие слои парижского общества, где за внешним блеском скрываются самые низменные пороки, и вместе с тем остаться верным своим идеалам, не теряя человечность. Молодой человек слышит мудрый совет: «Чем хладнокровнее вы будете рассчитывать, тем дальше вы пойдете. Наносите удары беспощадно, и перед вами будут трепетать. Смотрите на мужчин и женщин, как на почтовых лошадей, гоните не жалея, пусть мрут на каждой станции, — и вы достигнете предела в осуществлении своих желаний». Не лишён особого колорита и Вотрен, настоящий преступник ницшеанского сорта, метящий в наставники к юноше. С другой же стороны, перед глазами у него есть потрясающий пример папаши Горио, страдающего болезненной безответной любовью к дочерям, готового идти на любые жертвы ради их счастья. Безусловно, «Отец Горио» - один из лучших образцов катастрофы нравов в истории мировой литературы. Безжалостная и притягательная книга, способная утянуть в себя читателя словно зыбучие пески.

Джон Фаулз: Башня из чёрного дерева. Заурядный «Коллекционер» лишил меня твёрдой уверенности в необходимости личного знакомства с «Волхвом». «Башня из чёрного дерева», можно сказать, компромиссный выбор. Автор сам называет эту повесть реалистичной версией «Волхва». До чего же, скажу я вам, сложно после Бальзака спускаться к откровенным посредственностям. Не то, чтобы Фаулз был как-то особенно глуп или плохо писал, нет, просто его отличает от великих желеобразное мышление, общая идейная невнятность. «Башня из чёрного дерева» полна вялых рассуждений об искусстве и незамысловатых демонстраций очевидных сложностей во взаимоотношениях между людьми. Наверное, после «Отца Горио» многие сочинения современных писателей покажутся заурядными, но возвращаться снова к Фаулзу пока точно не буду.

Харпер Ли: Убить пересмешника. Добротная детская книга, сочетающая в себе воспитательную и развлекательную функции. Центральная тема, расовые предрассудки южан, подаётся несколько плоско и прямолинейно, но ведь эта история рассказана ребёнком, не так ли? Все негры, простите, в белом, а главный положительный персонаж обожествляется и предстаёт перед нами в виде заокеанной версии Христа. Конечно, это спекуляция и пропаганда, но, я почти уверен в этом, весьма эффективная, что, само по себе, не может не восхищать - не стоит забывать, что роман изучают в большинстве американских школ. По нему был снят очень хороший фильм, получивший три Оскара. В тот наградной сезон доминировал «Лоуренс Аравийский», что, однако, нисколько не умаляет достоинств творческой вершины Роберта Маллигана – это настоящая американская классика.

Владимир Сорокин: Метель. Сорокин в душе фантаст. Он ловко рисует миры будущего, монументальность которых лишь угадывается по ненавязчивым деталям, отличающим нашу реальность от изобретательного вымысла. От классиков научной фантастики его дистанцирует мастерство владения языком и понимание сути художественной литературы. Очень тонкая стилизация в «Метели» почти не подвержена приступам внезапного нашпиго червием. Писатель ограничивается лишь лёгкой контекстной матершиной. Соблюдается эталонный баланс, достойный помещения в палату мер и весов. Когда Сорокин не пытается удивить читателя контрастом между языком XIX века и шок-контентом, у него рождаются полные скрытого символизма почти философские вещи в лучших традициях русского романа. Наверное, «Метель» - это самое значительное произведения, вышедшее из-под пера Владимира Георгиевича.

Владимир Сорокин: Сахарный Кремль. На волне успеха «Дня опричника» был написан сборник рассказов, действие которых разворачивается в той же вселенной. Здесь правит бал нескрываемая вторичность, только усугубившаяся в «Теллурии». Сборник поражён болезнью излишества, чем и пестрит добрая половина новелл. Переход от радикального натурализма, характерного для раннего периода творчества постмодерниста, к натурализму монотонно-зевотному расширяет круг читателей, но лишает сцены насилия и совокупления какого-либо смысла. Замечу, что если убрать из книги редкие «какашки», то останется одна лишь претенциозная серость.

Эсхил: Семеро из Фив. Структура этой трагедии отличается гораздо более стройной формой по сравнению с «Просительницами» и «Персами». Незабываем эпизод с назначением семи защитников для семи ворот города, а вот очередной затянутый плачь – ядрёная античная дичь. «И плача два, и трупа два, горе двойное – вот оно!» Очень любопытно, как же это игралось во времена самого Эсхила, и как такой изощрённый авангардный сентиментализм можно было бы перенести на сцену в наши дни? Изящно разрешается финал с участием Антигоны, история приобретает законченный вид, чтобы потом отразиться эхом в знаменитой пьесе Софокла.

Эсхил: Прометей прикованный. Эта трагедия Эсхила обладает значительным литературным весом, в отличие от ранних его работ. Она очень цельная, отличается сюжетной ясностью и резким фокусом на личностных особенностях главного героя. Здесь впервые у автора появляются хлёсткие развёрнутые мысли, приближающие его к Гомеру. К сожалению, «Прометей прикованный» - это лишь первая и единственная сохранившаяся пьеса тетралогии, посвящённой древнему титану. Сделаю предположение, что структура древнегреческой трагедии приравнивает части цикла к современным актам одной пьесы. Изобилие отсылок к последующим событиям не позволяют наделить их исключительно познавательной функцией. Прояснить это лучше сможет знакомство с «Орестеей», все три трагедии цикла которой сохранились целиком, но об этом подробнее в июньских итогах.

пошел качать Бальзака

Imbafer @ 27.4.2015
Есть ли будущее у капитализма? Г.Дерлугьян, И.Валлерстайн, М.Манн, Р.Коллинз, К.Калхун. 2015

Привет, а в электронном виде есть ? не могу чего т найти. Бумажный вариант не устраивает.

Прочитал недавно книгу Бронислава Пруса "ФАРАОН"

Лично мне понравилась , хоть я и не любитель такой древности .

Ещё неплохо принял "Леди в Белом " Уилки Коллинза .

Очень понравились книги Гарри Гаррисона, особенно серия "Эдем"

"Книжный вор" Маркус Зузак

Коростелева Анна - "Цветы корицы, аромат сливы"

На днях хотелось прочитать чего-то легкого но не глупого.
Давненько я уже не читал русских авторов (к тому же женщин). Отличная книга, очень уютная и интересная. Написано безупречно. Каждая фраза на своем месте. Сюжет непростой, со многими неоднозначными деталями, но ничем не перегруженный.
Я не мастер писать отзывы, просто советую всем.

Жанр: Современный магический реализм

Аннотация

«Марсианин» Автор: Энди Уир

Посмотрев трейлер к фильму " Марсианин" меня так затронул сюжет что я решил обязательно прочесть книгу, так как ждать до начала октября 2015 года (дата когда выйдет фильм) мне не особо хотелось. Поэтому два дня назад я решил начать читать этот одноименный с фильмом роман американского писателя Энди Уира в жанре научной фантастики. Я не знаю оставлял ли кто-нибудь здесь свой отзыв об этой книге, но я просто советую всем прочитать её.
В книге достаточно много смешных и интересных моментов. Не буду спойлерить просто немного расскажу то что понятно из трейлера к фильму. Эта книга , рассказывает историю современного "робинзона крузо" только вместо необитаемого острова планета Марс, человек так же оторван от цивилизации и пытается выжить и выбраться с помощью науки и смекалки. Всё это приправлено довольно неплохими шутками. Книга довольно легко читается я с интересом осилил её за два дня. Добавлю что в фильме снимается Метт Деймон прочитав книгу мне показалось что он как никто вписывается в персонаж главного героя Марка Уотни. Я не большой фанат научной фантастики но эта книга мне очень понравилась. Моя оценка 9/10))

Целиком и полностью поддерживаю PIXEL,. Вчера тоже закончил читать, и остался невероятно доволен. А Марк Уотни, стал одним из любимых книжных героев. Маст рид короче

Революции. Очень краткое введение. Д. Голдстоун, 2015.



Третьего тысячелетия не будет. Русская история игры с человечеством. Михаил Гефтер в разговорах с Глебом Павловским. 2015.

2015, июнь.

Гесиод: Работы и дни. Можно привести множество аргументов, оправдывающих существование такой чудаковатой вещи. Однако если отбросить в сторону литературную античную традицию, тематические и стилистические особенности времени, то поэма Гесиода для непритязательного читателя выглядит очень модерновым произведением, даже свежим и нетривиальным. Он даёт практические советы: долги отдавай, чтобы потом была возможность снова взять в долг, договоры заключай при свидетелях, деревяшки кривые как увидишь - собирай для плуга, в работу нанимай сороколетних, а быков покупай девятилетних, мочиться нужно сидя или лицом к стене. Вот типичный пример: «В дом свой супругу вводи, как в возраст придешь подходящий. До тридцати не спеши, но и за тридцать долго не медли: Лет тридцати ожениться – вот самое лучшее время». Таких рекомендаций разной степени вменяемости наберётся с дюжину дюжин. В переводе Вересаева поэма имеет подзаголовок «Земледельческая поэма», упор всё-таки делается на труде. Позже на этом поприще себя попробует Вергилий. Дидактическая литература такого рода - занимательный исторический документ.

Гесиод: Теогония. Поэма повествует об истории античных богов, которая, как известно, отличается от новозаветной бесхребетной чепухи высокой концентрацией настоящего кровавого угара. Наиболее яркий эпизод связан с оскоплением Урана. Его супруга была недовольна тем, что рожденных уродливых детей жестокосердный бог засовывал ей обратно в утробу. Подговорив одного из сыновей, Крона, на преступление, Гея слепила ему серп, которым тот и отрезал отцу детородный орган. Пока пипирка падала, она успела наплодоносить кровавыми каплями, породив тем самым всяких тварей и «вспенив» Афродиту. Впечатляет и неконтролируемое перечисление десятков имён богов. Вот где, оказывается, Сорокин черпал вдохновение, когда на страницах своих самых радикальных произведений устраивал парад запятых. Другая популярная байка тоже связана с Кроном. Он, побаиваясь участи отца, откушивал своими детьми сразу после их рождения. Делал это умело, не переваривая их, а обрекая на желудочное заточение. Жена Крона была расстроена этим фактом (где-то мы это уже слышали) и, сохранив жизнь одному из младенцев, скормила мужу камень. Тот проглотил и не почуял подмены. Вот дурак! Собственно говоря, это был первый камень, заложенный в основание грядущей эпохи правления промыслителя Зевса-Кронида, «отца и бессмертных и смертных». Книга получается весьма практичная, так как она раскрывает взаимосвязи между богами, что полезно при ознакомлении с античной литературой, основывающейся как раз на мифологических сюжетах. В разных источниках содержатся разные интерпретации этих историй, но на роль некой основы «Теогония» всё же подходит.

Айрис Мёрдок: Чёрный принц. Интеллектуальную прозу Айрис Мёрдок я поглощаю с какой-то постыдной жадностью. Её точёный стиль и манера излагать мысли в чём-то близки моим личным склонностям и предпочтениям. Со временем, однако, меня стал тяготить инфантилизм рассказчика, горе-писателя Брэдли Пирсона: читателю может льстить осязаемость и предсказуемость грядущих сюжетных перипетий на фоне недальновидности главного героя, но нет ли в этой безыскусной имитации образа «маленького человека» вымученности? Дикий самообман Пирсона грубо выставляется напоказ, будто провоцируя нас на раздражительные едкие замечания касаемо неубедительности его истории. Стилизация текста под роман, созданный писателем-неудачником, обрастает в некоторых местах какой-то дерзкой карикатурностью. Забавляет и необузданное женоненавистничество главного героя, иронично оттеняемое фактом пола автора. Мёрдок нельзя отказать в остром уме, которого так не хватает многим литераторам, берущимся рассуждать о тонкостях человеческой натуры. Её талант художника при этом, однако, чуть отступает в сторону, освобождая пространство для нагромождения почти философских размышлений под соусом литературного психологизма.

Ясунари Кавабата: Стон горы. Лирично-созерцательная типично восточная литература, чем-то похожая на кинематограф Одзу. Насколько я могу судить, «Стон горы» - достойный образец японской прозы, но приверженца европейского психологического реализма такое уютное щебетание не трогает. Сложно стать частью размеренного мира писателя, контраст между условно русским (или французским) бытом, определяющим наш образ мышления, и японской традицией разителен! Люди по всему миру сталкиваются с одинаковыми проблемами, переживая из-за сложностей в отношениях с близкими, но у Кавабаты, в отличие от великих классиков литературы XIX века, характер повествования нарочито лишён центра конфликта. Эта модернистская тенденция, однако, сливается воедино с восточным наследием в искусстве. Грандиозности экспрессивной поэмы, содержащей ответы на все вопросы, писатель предпочитает тонкость и образность хокку.

Фёдор Сологуб: Мелкий бес. Русская энциклопедия быдла! Именно так, да. И речь идёт не о той изящной философской мерзости, не о присущем романам Достоевского душевном надрыве, Сологуб обличает тупую животную низость. По слогу писателя сложно в нём угадать поэта: роман, положа руку на сердце, весьма грубый и какой-то неотёсанный. Примитивный язык, на котором общаются гаденькие люди, их плоское мышление передаются общему стилю текста. Есть претензия и к структуре романа: мне не очень ясна параллель между описанием усугубления психического состояния главного героя и упрощённо набоковской интрижкой между взрослой девушкой и юным гимназистом. Ну, и нельзя не обойтись без короткого отрывка, точно характеризующего форму и содержание «Мелкого беса».

Вдруг Передонов плеснул остаток кофе из стакана на обои. Володин вытаращил свои бараньи глазки и огляделся с удивлением. Обои были испачканы, изодраны. Володин спросил:
- Что это у вас обои?
Передонов и Варвара захохотали.
- На зло хозяйке, - сказала Варвара. - Мы скоро выедем. Только вы не болтайте.
- Отлично! - крикнул Володин и радостно захохотал.
Передонов подошел к стене и принялся колотить по ней подошвами. Володин по его примеру тоже лягал стену. Передонов сказал:
- Мы всегда, когда едим, пакостим стены, - пусть помнит.
- Каких лепех насажал! - с восторгом восклицал Володин.
- Иришка-то как обалдеет, - сказала Варвара с сухим и злым смехом.

Иван Тургенев: Дворянское гнездо. Ах, какая досада! Никак не ожидал, что разочаруюсь в Тургеневе. Что годы делают с восприятием литературы? Впрочем, не так давно получил удовольствие от перечитывания лучшего романа русского классика, но эта милая ностальгия не распространилась на «Дворянское гнездо». Сентиментально искусственная природа книги разительно расходится с моими представлениями о выдающихся примерах реализма в литературе XIX века. Очень ровный и, это легко признать, качественный текст не имеет никаких проблесков в виде проработанных характеров, эмоциональных сцен или умных мыслей. Там, где у реалистов проза фонтанирует жизнью, тургеневская история страдает от засухи.

Эсхил: Орестея (в составе трёх трагедий: «Агамемнон», «Хоэфоры» (она же «Жертва у гроба») и «Эвмениды»). В прошлых «месячных» я жаловался на фрагментарность истории Прометея: крайне любопытная вещь немного теряет в своей глубине за счёт сильной связи с безвозвратно утерянными частями тетралогии. Как известно, к состязанию трагиков участники готовили три трагедии и одну сатировскую драму, связанные единым сюжетом. Восемь десятков утраченных пьес на фоне лишь семи сохранившихся – картина безрадостная, однако все трагедии из цикла «Орестея» дошли до современного читателя целиком, и это прекрасно. Агамемнон (тот самый, который организовал поход на Трою – читайте мой текст посвящённый «Илиаде» Гомера) решился на дерзкое преступление. И такие вещи, дамы и господа, следует цитировать: «Он решился дочь убить, чтобы отплыли корабли, чтобы скорей начать войну из-за женщины неверной». Ну, понимаете, ветра попутного не было. Разве много было у героя вариантов? Пришлось зарезать дочку, умилостивив тем самым богов. Так-то! Большего и не нужно знать об истории: «Что было знаешь ты, а что наступит тебе подскажет гнев». Позже этот мифологический сюжет переосмыслит Сенека. Софокл и Еврипид напишут по трагедии с одинаковым названием «Электра», посвящённые гневному взгляду на понятие справедливости со стороны сестры Ореста. Любопытно, что в античной литературе некое единство места действия и персонажей объединяет Гомера и трагиков. Конечно, у Эсхила структура произведения и условность событий имеют больше общего с классическими оперными образцами нового времени, нежели с драматическим театром или кино, но именно в «Орестее» становится очевидным направление, по которому будет развиваться трагедия. Стоит отметить и ряд преимуществ поздних образцов творчества грека над откровенно наивными «Персами» и «Просительницами». Хор в «Орестее» не только играет меньшую роль, но и выходит на принципиально иной драматический уровень. В частности, можно привести в пример шикарный стасим из «Эвменид». Здесь хор уже является вполне конкретным действующим лицом со своей мотивацией и характером. Тенденциозность Эсхила не умаляет художественных достоинств трагедий. Гражданская позиция становится неотъемлемой частью художника, способного отстаивать свою точку зрения через творчество. Так зарождалось искусство пропаганды. В трилогии содержатся и поразительные вещи, касающиеся прямо вопросов морали, но несущие при этом в себе, очевидно, некий актуальный символизм. Прежде всего, это относится к вопросу соотношения тяжести преступлений. Что хуже: убить мужа или убить мать, отомстив за отца? Любопытен и религиозно-нравственный контекст: богов отличает какая-то особая кровожадность, предвзятость и злопамятность. Спектр затрагиваемых тем, быть может, не так велик, но вряд ли они оставят равнодушным почитателей классической литературы. Иными словами, закончить изучение Эсхила получилось на весьма позитивной ноте. Смело рекомендую к чтению «Агамемнона», «Хоэфоры», «Эвмениды» и «Прометея прикованного».

Тесак "Реструкт"`

Книга о том как Тесак свой срок мотал, в принципе довольно интересно. После прочтения понимаешь что такое тюрьмы, этапы, зоны и что там творится. И ещё много всего интересного.

Из минусов есть пропаганда национал-социализма, не сильная правда. Но там почти каждый третий за него(нс) ( охранники, заключенные и тп.). Идея нс если её правильно преподнести, довольна хороша и будет поддержана большинством.

Lika @ 30.5.2015
Долго не могла взяться за "Имя розы" Умберто Эко. Наконец, созрела.

первые страниц 300 идут очень тяжко, много описаний средневековой архитектуры и незнакомых слов. Вторые 300 страниц очень динамично и захватывающе.

Почитай ещё у Эко "Полный, назад", this is good, хотя в определенных моментах я с Умберто не согласен. Но с юмором у него всё отлично и знает дофига.

Из тяжких ещё "Игра в бисер" Гессе и "Голем" Майринка. Из легкочитаемых "100 лет одиночества" и "Волхв" Фаулза. "Человеческое, слишком человеческое" Ницше оказалось легче, чем ожидалось в плане чтения, а вот Заратустру не смог осилить дальше второй страницы.

Ну а вшколе я перечитал много англо-американской научной фантастики и Стивена Кинга, а в универе перечитывал книжки из серии "Азбука классики" издательства Азбука. Попробовал как-то читать оранжевые книжки в твёрдом переплёте вроде "Страх и ненависть" и "Бойцовский клуб" и не смог. Если бы эти книги были музыкой, это был бы либо оперный авангард, либо жёсткая электронщина.

"Повелитель мух" хорошая книга. У Мураками запомнились "Хроники заводной птицы". Пробовал "Процесс" Камю, плюнул через несколько страниц. У Пушкина "Онегин" прекрасен, остальное у него не читал и не хочу.

Из всего прочитанного многое уже забылось, из фантастики особо любимы и потому памятны два рассказа - Лалангамена и Автоматический тигр.

2015, июль.

Владимир Набоков: Приглашение на казнь. Узорчатый, богатый на эпитеты текст – фундамент романа, располагающего к медленному и вдумчивому чтению. Элементы литературного сна Набокова, навеянного Кафкой, выписаны с маниакальной тщательностью и подробностью. Поэтизм языка писателя, взгляд на вещи, доступный лишь подлинным художникам, позволяют насладиться изяществом формы. Владимир Владимирович непревзойдён в описаниях, но в диалогах ощущается некий содержательный вакуум, отсутствие потребности говорить и быть услышанным, что вряд ли можно считать серьёзным недостатком. Возведение Стиля на пьедестал – часть концепции.

Марио Варгас Льоса: Капитан Панталеон и Рота добрых услуг. Капитан Панталеон Пантоха, фанат своего дела и клинический трудоголик, назначается командованием на пост администратора секретного подразделения, созданного с целью снижения напряжённости между военными и местными жителями из-за участившихся случаев изнасилования. Перуэанское эхо на «Уловку-22» состоит наполовину из забавных отчётов о работе «женской роты добрых услуг для частей и гарнизонов Амазонии», что в переводе с военного языка на обывательский означает «публичный дом». Книга нобелевского лауреата написана бойким и простым языком. Она явно претендует на то, чтобы веселить, а не мучить сугубо формальными изысками, хотя Льоса и использует весьма удачно приём параллельного повествования. Двигатель сюжета и центральная фигура романа – ужасно ответственный, нравственный, скромный и прямолинейный управленец, все мысли которого неотрывно связаны с посвящением всего себя работе. Конечно, короткий отрывок намного больше скажет о книге, чем любое описание. «Нижеподписавшемуся по крайней мере удалось выяснить посредством шуточек и каверзных вопросов, что наиболее везучие и работящие, хорошенько потрудившись в течение ночи (в субботу или накануне праздников), могут оказать около двадцати добрых услуг, не доходя при этом до изнеможения, что позволяет сделать следующий вывод: оперативная группа из десяти рабочих единиц наибольшей производительности могла бы оказывать 4800 нормальных услуг ежемесячно (при шестидневной рабочей неделе), трудясь целый рабочий день и без срывов. Другими словами, для удовлетворения максимального уровня притязаний в размере 104 712 добрых услуг ежемесячно потребовался бы постоянный штат из 2115 рабочих единиц высшей квалификации, которые трудились бы полный рабочий день в течение всего месяца без единого срыва, что в настоящих условиях, разумеется, никак не достижимо».

Патрик Модиано: Кафе утраченной молодости. Редкий пример того, когда о книге можно смело судить по её названию. Тоскливое хипстерское чтиво. На первый взгляд (да и на второй, пожалуй, тоже), целевая аудитория Модиано – это чувствительные барышни, чьи представления об одиночестве и социальной неустроенности окрашены в серо-розовые цвета. Тем не менее, этот меланхоличный француз – лауреат Нобелевской премии по литературе 2014-го года. «Кафе утраченной молодости» можно одолеть за 2-3 часа вечернего чтения, укутавшись в мягкий плед, и подливая себе чашку за чашкой тёплого кофе. Формально роман представляет собой несколько рассказов разных людей, которые так или иначе связаны с девушкой, скрывающийся под прозвищем Луки: она не привлекает особого внимания, не очень разговорчива, во многом потому, что рассказать ей толком-то не о чем, да и сама предпочитает быть незаметной и тихой. Луки бродит по ночному городу и регулярно заглядывает в «Конде», место сбора парижской богемы: она ищет своё место в этом мире и понимает, что больше не хочет жить чужой жизнью, здесь же чувствует себя уютнее, чем дома с мужем, который совершенно её не знает. Впрочем, может ли кто-то уверенно сказать, что Луки для него – это открытая книга? Всё, что останется от неё после смерти – чужие воспоминания и строчки в дневнике чудака, записывающего визиты всех постоянных посетителей кафе: «Луки. Понедельник, 12 февраля. 23.00»… О, боже, меня от этого уже тошнит!

Патрик Модиано: Незнакомки. Всем авторам, не вызвавшим у меня серьёзного интереса, я традиционно даю второй шанс. Ничего нового, однако, в «Незнакомках» нет: побег от себя, сжигание всех мостов, желание раствориться в толпе. Структура произведения – откровенная халтура. На этот раз Модиано сочинил три наброска, фактически это монологи разных женщин, но теперь они между собой никак не связаны. На самом деле, «Незнакомки» написаны на несколько лет раньше «Кафе утраченной молодости», но такие откровенные самоповторы ужасают. Композиционная вторичность усугубляется обезличенной хандрой, перекочевавшей из одной книги в другую: «Часто мне снилось, как я иду по улице, даже не знаю по какой, парижской или лондонской, - и не могу вспомнить дорогу домой, да и есть ли у меня вообще дом». Подобных откровений, достойных статуса в vk, с избытком. Банальность накладывается на другую банальность: «Я любила парижские ночи, они унимали тоску, которая часто одолевала меня днем». Стоит заметить, что француз явно преуспел в плетении литературной паутины из загадочно-печальных историй, но воспринимать эти поверхностные поэтические причитания всерьёз мне не позволяет мой склад психики.

Гомер: Одиссея. «Одиссея» кажется несколько удалённой от строгого стиля «Илиады», она больше ориентирована на занимательный сюжет. В её основе лежит более конкретная и осязаемая история, полная откровенно приключенческих эпизодов и сказочных элементов. С одной стороны, между подкованным современным читателем и «Одиссеей» меньше барьеров, но подобная перемена в характере повествования связана с утратой возвышенного духа, столь сблизившего меня с Гомером по мере знакомства с первой поэмой. В «Илиаде», напомню, великий грек ещё не фокусируется на одной центральной фигуре, здесь же появляется главный герой. И это не просто пафосный воин, знаменитый своими физическими способностями, а ужасно хитрый и языкастый тип. Многие свои подвиги многострадальный Одиссей не совершил бы без острого ума и, конечно, помощи покровительницы-богини. Впрочем, из-за клинического хвастовства Одиссея, его жадности и склонности привирать автор позволил себе включить в ход действия немало ироничных сценок. Читал попеременно в переводах Жуковского и Вересаева. Предпочту, пожалуй, второго – судя по всему, он более точен, лучше понятен современному читателю, но не так живописен.

Софокл: Царь Эдип. Потрясающий сюжет, основанный на материале фиванского цикла. Эдип – муж достойный, ничто в нём не обнаруживает нечестивости. Он о народе думает и не впадает в тиранию, поступки отмеряет по уму и чести. За что же был богами так наказан? Не зная преступления, свершил его: убил отца, женился он на матери. По злостной иронии богов царь поставлен перед фактом: убийцу славного Лая, предшествующего Эдипу на троне, необходимо изловить и наказать жестоко, до тех же пор в немилости быть Фивам. И вынужден сыщик искать себя сам. Постепенно, однако, от эпизодия к эпизодию ужасная правда всплывает наружу. Читатель, будучи сторонним наблюдателем, знает заранее исход истории, но трагедия обретает внутреннюю интригу, когда Эдип, прилагая все усилия, ищет преступника. Прибегнув к помощи прорицателя, царь узнаёт правду, но подана она в такой форме, что её легко принять за глупую издёвку безумного старика. Софокл искусно снимает слои заблуждений один за другим, направляя героя к безрадостному финалу, к расплате за грехи своих родителей. Рок, который ничем нельзя оправдать, неотвратим! Страшно представить какую роль играет элемент случайности в нашей жизни. Отгородиться от необъяснимого гнева богов лишь одной праведностью невозможно. Не везде и не всегда возможна справедливость, не всем воздастся по делам их. Жестоки законы античных небес! И, что страшнее всего, непостижимы. Лишь потеряв всё и в отчаянии ослепив себя, Эдип обретает себя.

Софокл: Эдип в Колоне. Софокл вновь возвращается к Эдипу через 15 лет, будучи уже девяностолетним стариком. «Эдип в Колоне» - история смерти великого страдальца. По первым сценам может показаться, что ослеплённый царь сломлен, так жалки его речи. Однако, узнав, что долгие скитания наконец-то привели его к тому самому месту, близ которого по преданию богов он будет похоронен, Эдип вновь проявляет крутой нрав. Он с радостью покоряется силам судьбы… Нет, не так. Он яростно сражается за своё право на смерть. «Гонимый прежде, взыскан ты богами» - говорит ему дочь, познав власть неземного покровителя, которой наделили его олимпийцы. Испив до дна чащу страданий, Эдип сам становится носителем рока. Знаменитая сцена отцовского проклятия наглядно демонстрирует, что он может быть жесток и беспощаден как бог. Ещё один шедевр в копилку Софокла!

Софокл: Трахинянки. Скучноватая адаптация мифа о смерти Геракла не блещет каким-то особым психологизмом, вниманием к деталям или оригинальностью подачи. По сравнению с лучшими трагедиями Софокла явственно ощущается призрачность истории, её поверхностный характер. Выстрел в молоко, ругать за который автора совершенно не хочется.

Софокл: Антигона. Дочь Эдипа, вместе с тем его сестра, горячо любима религиозными деятелями разных мастей. Антигона являет собой пример покорности перед законом божьим, но обладает вместе с тем непоколебимой волей в стремлении эти законы чтить. Классическое столкновение двух позиций трагик к финалу разрешает однозначной назидательной трактовкой. Спекулятивная, но талантливая вещь, подарившая потомкам один из ярчайших женских образов своего времени.