А. С. Пушкин
Из письма к П. А. Вяземскому
1826, 9 нояб.
Мы слишком ленивы, чтоб переводить, выписывать, объявлять etc. еtc. Это черная работа журнала; вот зачем и издатель существует; но он должен 1) знать грамматику русскую, 2) писать со смыслом, т.е. согласовать существительное с прилагательным и связывать их глаголом. — А этого-то Полевой и не умеет. Ради Христа, прочти первый параграф его известия о смерти Румянцева и Растопчина. И согласись со мной, что ему невозможно доверить издания журнала, освященного нашими именами.
**************************************
«Памяти Гагарина» — далеко не из лучших стихотворений А. Т. Но ему оно, очевидно, было близко самой памятью.
И вот звонок из «Правды». Кто-то из отдела литературы, извиняясь, говорит А. Т., что Зимянин просил бы снять одно четверостишие («очень печальное»). Все поперек нрава Твардовского — и то, что просят через кого-то, и то, что просьба нелепая.
— Так само по себе событие невеселое! — взрывается А. Т.
Разговор идет трудный, неприятный. А. Т. требует, чтобы Зимянин сам ему все сказал, изменять чего-либо в стихотворении он не будет.
Через минут десять звонок Зимянина. И тут началось. А. Т. уже распалился. Когда тот что-то сказал о стихах, он прямо ему:
— Я пишу стихи уже сорок лет и знаю, что хорошо и что плохо. И что нужно, знаю. Почему вы думаете, что знаете лучше меня? Откуда у вас такая уверенность?
Всё уже на крике и в таком напряжении, какое бывало у А. Т., когда он сталкивался с нажимом начальства. В таком состоянии выражений он уже не выбирал.
— Не печатайте стихи. Нет, я не хочу печататься в вашей газете. — И грохнул трубкой. Передыхая, смотрит в одну точку. Руки дрожат.
Стихотворение так и не появилось и было спокойно напечатано потом в «Новом мире». А с Зимяниным отношений уже никаких не было.
Если не ошибаюсь, больше А. Т. ни разу не появлялся в «Правде». И «Правда» не звонила ему с просьбами.
**************************************
Лидия Гинзбург
Из «Записных книжек»
1935
А[нна] А[хматова] подписала с издательством договор на «Плохо избранные стихотворения», как она говорит.
В издательстве ей, между прочим, сказали: «Поразительно. Здесь есть стихи девятьсот девятого года и двадцать восьмого — вы за это время совсем не изменились».
Она ответила: «Если бы я не изменилась с девятьсот девятого года, вы не только не заключили бы со мной договор, но не слыхали бы моей фамилии».
При предварительном отборе, между прочим, изъяли стихотворение со строчкой «Черных ангелов крылья остры» — очевидно, думая, что чугунные ангелы (с арки на Галерной) слетают с неба.
<...>
Попытка издательства привести сборник в почти цензурный вид — неудачна. Что за принцип — много Бога нельзя, а немножко сойдет? Такие стихи Ахматовой следовало бы печатать откровенно, как печатают Жуковского и даже Блока. Для живого поэта это жутко, но она все равно поняла это и уже сказала Левину: «Главное неудобство в том, что я еще не умерла, но это поправимо».