2015, август.
Да, я традиционно туплю с подведением месячных итогов.
Жан-Мари Леклезио: Диего и Фрида. «Эй, слышь, чувак, меня подставили!» Наткнулся на «политического» Нобелевского лауреата по литературе. Корявая художественная биография «Диего и Фрида» похожа на курсовую работу, написанную студентом-активистом из провинциального советского городка в эпоху Андропова и Черненко. Оценить богатство языка автора можно по характерным фразам, расположенным на одной странице: «крах капиталистической буржуазии», «революционный пожар», «мир на пороге новой эры», «народы Азии пробуждаются»… Книга представляет собой набор самых заурядных фактов из жизни двух мексиканских художников, о которых каждый может узнать из Википедии. Поданы они под соусом откровенно левацкой чепухи. Творческого потенциала Леклезио хватит на ведение авторской колонки на сайте КПРФ, но не более того.
Мо Янь: Страна вина. Когда я узнал о том, что в 2012-м году лауреатом самой раскрученной литературной премии стал какой-то китаец, то подумал, что это очередная либеральная подачка. Все знают о текущих тенденциях: нужно быть геем, оппозиционером или феминисткой, чтобы заполучить кругленькую сумму от нобелевского комитета. Однако, начав читать «Страну вина», автобиографическую мешанину из крутого детектива, галлюциногенного триллера, эпистолярного романа и постмодерновой наркомании в духе Пинчона, узнал о том, что по дебютной книге автора был когда-то поставлен хорошо известный мне фильм «Красный Гаолян». Это несколько ободрило и даже вселило надежду на лучшее. В двух строках об устройстве романа: он состоит из переписки Мо Яня с виноделом, решившим попробовать себя на поприще литератора. К переписке прикладываются дилетантские рассказы Ли Доу. И если вся история начинается достаточно тривиально - ну, право, что такого в том, что высокопоставленные китайские чиновники поедают запечённых младенцев? - то затем последует такой delirium tremens, что мало не покажется. Какие-то логические связи между персонажами в один прекрасный момент растворяются в чане вина, а ночные кошмары смешиваются с реальностью, поглощая остатки здравого смысла. Стоит, однако, отметить, что ироничная проза Мо Яня легко усваивается и не вызывает ощущение пустого «литературного исследования» и набившей оскомину игры с формой.
Лу Синь: рассказы «Дневник сумасшедшего» и «Подлинная история А-Кью». От старины Мо Яня узнал об основоположнике современной китайской литературы, но две его знаменитые новеллы меня изрядно разочаровали. Заурядность сатиры в духе этнического примитивизма особенно выпукла на фоне Гоголя и Салтыкова-Щедрина. Конечно, при должном интересе к азиатской истории и культуре стоит прочесть «Подлинную историю А-Кью», там проводятся остроумные параллели с литературой былой эпохи, с какими-то особенностями быта, с укоренившимися в сознании китайцев понятиями. Иными словами, рассказы совершенно не рассчитаны на европейского читателя, они очень далеки от универсализма и не обладают яркими художественными достоинствами, но содержат в себе ряд любопытных фактов.
Софокл: Электра. Один из самых популярных античных сюжетов находит своё воплощение у всех трёх великих трагиков. Однако, если в «Хоэфорах» Эсхила роль сестры Ореста не так значительна, то у Софокла и Еврипида Электра становится центральным персонажем. В полной мере оценить эту вещь можно только после внимательного изучения текста третьего трагика, но античной традиции «множить горем горе» под силу произвести на современного читателя неизгладимое впечатление безотносительно его культурного багажа. Страдания и ненависть Электры не знают границ, в её жизни нет ничего помимо жажды мщения за отца, убитого матерью и её любовником. Сознание тщетности надежд на справедливую кару, вынужденное соседство с губителями отца доводят главную героиню до крайней степени исступления. О нечестивом поступке Клитемнестры подробнее можно узнать из трагедии «Агамемнон» Эсхила (читай июньские «месячные») – этот замкнутый круг из убийств убийц по-настоящему завораживает, вызывая непреодолимое желание пуститься в пляс в вакхическом экстазе.
Софокл: Аякс. За отличным ироничным вступлением следуют очередные утомительные причитания. «Как я слова найду?», - бьётся в истерике Текмесса. Хор ей вторит: «Горе! Горе!» За этим следует описание зверств, творимых главным героем, рисуется портрет его временного помешательства: Аякс, обозлившись на Одиссея, обошедшего его в притязаниях на доспех Ахилла, решается на гнусное преступление, но вместо обидчиков расправляется с животными. Защитница Афина так сообщает об этом: «Связал быков он и баранов крепко и в свой шатер погнал, воображая, что воинов уводит, а не скот рогатый». Осознав позже свою «оплошность», завистливый воин терзается новыми муками. Казалось бы, «одно нам остаётся – стенать», но разгорается новый конфликт, красиво разрешаемый Одиссеем в финале.
Софокл: Филоктет. Мне нравится, как разные авторы обнаруживают неожиданные грани у популярных героев эпосов и трагедий. Здесь Одиссей хитро подличает, и, несмотря на узнаваемый характер, он прилично далёк от образа традиционного героя. «О сын Ахилла, в юности и я не скор был на язык и скор на дело. Но опытнее стал и понял: в мире не действия всем правят, а слова». История так хитро складывается, что в итоге приходится признать право сына Лаэрта на обман. Финал же – классика deus ex machina. Не могу понять, зачем перечёркивать все поступки и мотивацию героев одним божественным решением? Была ли в этом реальная необходимость?
Софокл: Следопыты. До нас дошла только половина сатировской драмы. Как художественное произведение «Следопыты» не заслуживают внимания, интересны они только для истории литературы.
Насколько я знаю "Игра в бисер" имеет только муторное начало,перечитал фактически всего Гессе,но раз пять начинал читать "Игру в бисер",так и не смог преодолеть это самое начало."Голем" одна из любимых книг,по-моему она достаточно проста,если не лезть глубоко и воспринимать ее в виде художественной литературы.Люблю текстовый вариант "Хроники заводной птицы",но аудиокнигу в исполнении Ерисановой попросту обожаю,если вам по нраву аудиокниги,то рекомендую."Повелитель мух" конечно сильная и очень метафоричная вещь,но мне больше по нраву "Песни мертвых детей" Литта,то ли из за моей предвзятости к Голдингу,ни с одной книгой не заладилось,то ли из за любви к литературному трэшу и маргинальщине).