
DIMART, и? Зашел пресс или продал?
Подписался!
DIMART, что значит название блога?
Slavnoslave @ 05.07.24Подписался!
Спс коллега - марик это сленговое название букмекерской конторы марафон = блог сделал так как ожидал стирание (исчезновения) моего счета у марика = чтобы не выплачивать выйгрышь попана («Попан» – сленговое слово, обозначает игрока на ставках, который проигрывает из-за неумения выбирать события и коэффициенты, проводить спортивный анализ и грамотно управлять финансами. Попаны — легкая «добыча» для букмекеров. Термин происходит от молодежного сленга «попадать» – проигрывать.) с экспресса (Экспресс – это комбинированная ставка на несколько событий одновременно.) И собирался обличать контору = так как к примеру 1хbet (серый ) - стёр мой счет в 2018 г (оставлял жалобу в рейт бук = но они в доле и просто врут что помогают обманутым попанам) и украл 2500 гринов. Мариков 2 штуки белый и серый ( как и многие бк) в этом блоге белый = оба марика у меня ни разу не украли = серый порезал ( до пандемии) и дал вывести 2500 гринов = белый выплатил выигрыш и приподнял лимит с 20руб до 200-400руб на чёрти кого и 4000руб на известных= в следствии этого обличение отменяется = писать ничего не планирую = токо весёлые картинки и музыку = раз в 2 недели когда подшофе = только себя развлекать.
Как попан - попану: удачи!
– Ну, как, надумали? Будете брать что-нибудь?
– Хересу, пожалуйста. 800 граммов.
– Да ты уж хорош, как видно! Сказано же тебе русским языком: нет у нас хереса!
– Ну… я подожду… когда будет…
– Жди-жди… Дождешься!.. Будет тебе сейчас херес!
И опять меня оставили. Я вслед этой женщине посмотрел с отвращением. В особенности на белые чулки безо всякого шва; шов бы меня смирил, может быть, разгрузил бы душу и совесть…
Отчего они все так грубы? А? И грубы-то ведь, подчеркнуто грубы в те самые мгновенья, когда нельзя быть грубым, когда у человека с похмелья все нервы навыпуск, когда он малодушен и тих? Почему так?! О, если бы весь мир, если бы каждый в мире был бы, как я сейчас, тих и боязлив, и был бы так же ни в чем не уверен: ни в себе, ни в серьезности своего места под небом – как хорошо бы! Никаких энтузиастов, никаких подвигов, никакой одержимости! – всеобщее малодушие. Я согласился бы жить на земле целую вечность, если бы прежде мне показали уголок, где не всегда есть место подвигам. «Всеобщее малодушие» – да ведь это спасение от всех бед, это панацея, это предикат величайшего совершенства! А что касается деятельного склада натуры…
«Ведь ты из магазина, Веничка?»
– Да, – говорю я вам, – из магазина. – А сам продолжаю идти в направлении перрона, склонив голову влево.
– Твой чемоданчик теперь тяжелый? Да? А в сердце поет свирель? Ведь правда?
– Ну, это как сказать! – говорю я, склонив голову вправо. – Чемоданчик – точно, очень тяжелый. А насчет свирели говорить еще рано…
– Так что же, Веничка, что же ты все-таки купил? Нам страшно интересно…
– Да ведь я понимаю, что интересно. Сейчас, сейчас перечислю: во-первых, две бутылки кубанской по два шестьдесят две каждая, итого пять двадцать четыре. Дальше: две четвертинки российской, по рупь шестьдесят четыре, итого пять двадцать четыре плюс три двадцать восемь. Восемь рублей пятьдесят две копейки. И еще какое-то красное. Сейчас вспомню. Да – розовое крепкое за рупь тридцать семь.
– Так-так-так, – говорите вы, – а общий итог? Ведь все это страшно интересно…
Сейчас я вам скажу общий итог.
– Общий итог девять рублей восемьдесят девять копеек, – говорю я, вступив на перрон. – Но ведь это не совсем общий итог. Я ведь еще купил два бутерброда, чтобы не сблевать.
– Ты хотел сказать, Веничка: «чтобы не стошнило»?
– Нет. Что я сказал, то сказал. Первую дозу я не могу без закуски, потому что могу сблевать. А вот уж вторую и третью могу пить всухую, потому что стошнить, может, и стошнит, но уже ни за что не сблюю. И так – вплоть до девятой. А там опять понадобится бутерброд.
– Зачем? Опять стошнит?
– Да нет, стошнить-то уже ни за что не стошнит, а вот сблевать – сблюю.
Вы все, конечно, на это качаете головами. Я даже вижу – отсюда, с мокрого перрона, – как все вы, рассеянные по моей земле, качаете головами и беретесь иронизировать:
– Как это сложно, Веничка, как это тонко!
– Еще бы!
– Какая четкость мышления! И это – все? И это – все, что тебе нужно, чтобы быть счастливым? И больше – ничего?
– Ну как, то есть, – ничего? – говорю я, входя в вагон. – Было б у меня побольше денег, я взял бы еще пива и пару портвейнов, но ведь…
Тут уж вы совсем принимаетесь стонать.
– О-о-о, Веничка! О-о-о, примитив!
Ну, так что же? Пусть примитив, говорю. И на этом перестаю с вами разговаривать. Пусть примитив! А на вопросы ваши я больше не отвечаю. Я лучше сяду, к сердцу прижму чемоданчик и буду в окошко смотреть. Вот так. Пусть примитив!
А вы все пристаете:
– Ты чего, обиделся?
– Да нет, – отвечаю.
– Ты не обижайся. Мы тебе добра хотим. Только зачем ты, дурак, все к сердцу чемодан прижимаешь? Потому что водка там, что ли?
Тут уж я совсем обижаюсь: да при чем тут водка?
DIMART, это текст Ерофеева?
На стене висели в рамах бородатые мужчины.
Все в очочках на цепочках, по-народному — в пенсне.
Все они открыли что-то, все придумали вакцины,
Так что если я не умер — это всё по их вине.
Доктор молвил: «Вы больны» —
И меня заколотило,
И сердечное светило
Улыбнулось со стены.
Здесь не камера — палата,
Здесь не нары, а скамья,
Не подследственный, ребята,
А исследуемый я!
И хотя я весь в недугах, мне не страшно почему-то,
Подмахну давай, не глядя, медицинский протокол!
Мне известен Склифосовский — основатель института,
Мне знаком товарищ Боткин — он желтуху изобрёл.
В положении моём
Лишь чудак права качает:
Доктор если осерчает,
Так упрячет в «жёлтый дом».
Всё зависит в «доме» оном
От тебя от самого:
Хочешь — можешь стать Будённым,
Хочешь — лошадью его!
У меня мозги за разум не заходят — верьте слову,
Задаю вопрос с намёком, то есть лезу на скандал:
«Если б Кащенко, к примеру, лёг лечиться к Пирогову —
Пирогов бы без причины резать Кащенку не стал…»
Но и врач не лыком шит —
Он хитёр и осторожен.
«Да, вы правы, но возможен
Ход обратный, — говорит. —
Вот палата на пять коек,
Вот профессор входит в дверь,
Тычет пальцем: «Параноик».
И пойди его проверь!»
Хорошо, что вас, светила, всех повесили на стенку,
Я за вами, дорогие, как за каменной стеной,
На Вишневского надеюсь, уповаю на Бурденку:
Подтвердят, что не душевно, а духовно я больной!
Род мой крепкий — все в меня;
Правда прадед был незрячий;
Свёкор мой — белогорячий,
Но ведь свёкор не родня!
«Доктор, мы здесь с глазу на глаз,
Отвечай же мне, будь скор:
Или будет мне диагноз,
Или будет приговор?»
Доктор мой, и санитары, и светила — все смутились,
Заоконное светило закатилось за спиной,
И очочки на цепочке как бы влагой замутились,
У отца желтухи щёчки вдруг покрылись белизной.
И нависло остриё,
В страхе съёжилась бумага…
Доктор действовал на благо —
Жалко, благо не моё.
Но не лист — перо стальное
Грудь проткнуло, как стилет!
Мой диагноз — паранойя,
Это значит — пара лет!