оборотень
в трусах изжеванных с печальным полукругом
желтеющей луны в созвездии кресца,
я пахарем, кобылой, ржавым плугом
ползу на пашню в лобби продавца
химер и грез.
но лошадиный норов,
вдруг рвется и хрипит, и, заломив узду
спускаюсь я, власатыми ногами,
нащупывая трибета борозду.
да, вот оно, кипит земля под стулом
и перепархивает дрожь с колена до локтя,
и мышь под пальцем с дробной бородавкой
рождает грозное безумное дитя.
я зверь, я хищник, скотобой, убивец!
гортани брызжут ало, горячо
овец пугливых, и дебелошкурых
свиней, визжащих в ритме сморцандо
вхожу во вкус. От суматохи стада
скот изолирую покрупнее, и рога,
хребты, копыта, оковалки
остервенело рвутся пушем на меня.
дразня с-бетом, как плащем тореро,
я ускользаю от любого иступленного броска,
и, наконец, засаживаю в тушу
пять шпаг пикового флеша.
но зверь во мне безумен, запах крови
сгущается парами, притупив
чутье опасности,
расставлены ловушки,
собаки лают, щелкают курки,
и …посвистело, переезжает градом
свинца со всех сторон, от флопа до реки
и первый куллер пулей в ляжке
сужает яростью зрачки.
и мышь выскальзывает вихляя пуповиной шнура,
из рук моих бледнееющищих, немых,
и пальцы лихорадкой тяжелобольных
разыскивают сигареты хмуро.
на кухне плавится давно забытый чайник,
прикуриваю его чернеющей кормой,
ресницы повисают бахромой,
и брови испаряются случайно.
в трусах изжеванных с печальным полукругом
желтеющей луны в созвездии кресца,
я возвращаюсь зыбкою походкой
на травлю, в лобби продавца
химер и грез.
и в огненном удушье,
втянув в разрытый пах кишки,
рванусь к врагам блефовым слабодушьем
из пасти пенной ощерив клыки.
недолог бой, истерзанную тушку
суют в петлю медведицы большой,
шипит металл на трупике зверушки,
клеймо нехитрым нотсом:
«агрофиш. борзой»
я рву трусы и открываю кэшир,
а там, в седых волосиках лобка,
свисают ягодками два нуля,
и огроменный хуй склоняет в реверанс
красненную головку пики покерстарс.